Члени робочої групи відмовилися назвати вулицю на честь захисників Запоріжжя

На переконання Богдана, Запоріжжю не потрібні місцеві герої, місто хотіло плювати на своїх захисників.

Саме так журналіст розцінює рішення комісії відмовитися від перейменування вулиці Воронезької у вулицю Героїв 9 полку НГУ.

Своє рішення комісія аргументувала тим, що, мовляв, у Запоріжжі аж надто багато військових назв. Ну, так і героїв у нас багато, завдяки яким Запоріжжя ворог не захопив.

— Видимо, глубоко «совковых» названий Запорожью как раз не хватает — поэтому вскоре наш город разбогатеет, например, на улицу Каллиграфическую.

Очень надеюсь, что депутатам городского совета хватит здравого смысла, чтобы восстановить справедливость.

В Запорожье должна быть улица имени местной воинской части, бойцы которой своей кровью защищали и защищают наш город от российской орды.

Оказать почести своим Героям — моральный долг запорожцев, — написав Богдан Василенко на своїй сторінці у соцмережі.

Нагадаю, на захист країни військовослужбовці 9 полку оперативного призначення НГУ стали ще весною 2014 року.

У липні 2014-го військова частина 3029 понесла перші бойові втрати.  16 липня у бою загинув Богдан Завада, якому через кілька днів було посмертно присвоєно звання Героя України, а 17 липня в лікарні в результаті отриманого у тому бою поранення помер Іван Якушин.

Під час широкомасштабного вторгнення армії рф частина також має бойові втрати. Гвардійці боронять Запорізький край у найгарячіших точках.

І вони точно заслужили, щоб одна з вулиць обласного центру була названа на їх честь — як вияв поваги і шани до захисників Запоріжжя.

За інформацією Богдана Василенка,  з початку широкомасштабного вторгнення рф в Україну  у полку вже  149 бойових орденоносців, з яких 23 нагороджені посмертно.

Є і своя легенда — гвардієць з позивним «Бандит», який збив вже три ворожих літака.

А взагалі, на мій погляд, у назвах запорізьких вулиць треба увічнити подвиги  бійців усіх підрозділів, які стали на захист нашого міста. Вони 100 процентів заслужили на таку честь та шану від містян.

«Сначала нам сказали, что едем в Харьков. Но далеко мы не уехали. Развернулись к Мелитополю.

По пути туда один из офицеров «поднимал боевой дух» рассказами в духе «может, мы с вами последний раз видимся».

По пути нам встречались небольшие подразделения наших военных, которые покидали район Мелитополя. Становилось действительно страшно, все молчали.

За несколько километров до города наши фургоны-«вахтовки» выехали в лоб двум русским «тиграм» (бронированные машины). До сих пор не понимаю, почему они нас тогда не расстреляли в решето, пока мы разворачивались».

«Мы два дня стояли в полях недалеко от Мелитополя. Окопались, ждали наступления противника. Никакого тяжёлого вооружения у нас не было, только парочка РПГ.

Вдруг по рации объявляют: «В вашем направлении движется два десятка танков, срочно отходите!».

Наши «вахтовки» стояли от нас через поле, за полкилометра. Мы были измотаны несколькими днями без сна и постоянным запредельным нервным напряжением. Но как мы тогда бежали!

Не чувствовалось вспаханное поле под ногами. Не мешали пудовый бронежилет и РПГ с «калашом». Я занимался до войны кроссфитом, но где-то на середине поля меня обогнал щуплый «срочник», которого не тормозили ни тяжёлый пулемет, ни короба с патронами к нему.

В одну «вахтовку», рассчитанную на двадцать человек, влезло минимум четыре десятка бойцов. Пока мы гнали по проселочным дорогам, нас бросало по салону, как игрушечных.

Уже не помню, когда сорвало задние дверцы, и добрая половина «мирной» амуниции (щиты, шлема, газовые баллончики) выпало из машины. Следом посыпались личные вещи. Это чудо, что тогда никто серьезно не пострадал».

«Меня и ещё двух гранатометчиков поставили за подъемом трассы. Сказали: «Сейчас здесь появится танковая колонна. Выпустите по несколько зарядов по головным машинам — и отходите».

Мы стоим и понимаем — нас покрошат после первого залпа, отходить будет некому. Но — приготовились, попрощались с жизнью. Такая, знаешь, апатия наступила, отрешённость.

В течение двух часов колонна так и не появилась, и нам сказали двигаться к остальным бойцам. Но свои ощущения в те два часа я буду помнить всегда».

«Нас подвезли к *** заводу. На самом предприятии укрыться было негде, начали рыть окопы. Ночь, ледяной дождь, минус шесть. Греться негде — в нашей «вахтовке» сломалось отопление.

Привычная картина: в фургоне трясутся от холода чумазые мокрые бойцы, пытаются спать. Открывается дверь, вслед за влажным морозом в салон заходит кусок жидкой грязи.

Даже не пытаясь отряхнуться, грязевик пробирается в дальний конец фургона, присаживается на пол и начинает греть дыханием окоченевшие ноги».

«Пару дней мы провели в селе ***. Все было неплохо, пока нас не накрыл плотный обстрел. Мы толпой побежали к погребу, скатились — в прямом смысле — по крутым ступенькам.

А вокруг творился настоящий ад. Десятки мин ложились вокруг нас. Каменные стены гудели и ходили ходуном. На крышку погреба после особо близких разрывов сыпалась земля.

Адреналин бушевал, давление кувалдой бухало по барабанной перепонке. Заевшей пластинкой крутилась одна мысль: «Вот сейчас будет прямое попадание…»

После такого думал, что хуже не будет. Но уже через день мы заняли позицию на *** перекрестке. Там нас «крыли» четыре часа со всего, что стреляет. Я выдолбил в окопе нишу, забился в нее и молился. Очень хотелось в туалет, уже думал под себя сходить.

Но вдруг все прекратилось. После бесконечного грохота тишина была плотной, осязаемой».

«Пережидаем обстрел в погребе. Вдруг слышу женский крик. Жуткий, с надрывом, с подвыванием. Не думая, выскакиваю на улицу — я же фельдшер, там нужна помощь. Бегу на несмолкающий крик, обстрел отошёл на второй план.

Вижу пожилую женщину, сидящую на пороге дома у тела мужчины — судя по всему, мужа. Руки женщины в крови.

Подхожу, перевязываю ей рану. Оборачиваюсь к мужчине — тот мертв, осколок попал в глаз. Через минут десять сдал женщину подъехавшим медикам. Позже забрали мужчину».